Блейни ещё плохо разбирался в эпитетах и метафорах, а потому чаще всего наивно понимал Купера буквально.
Когда брат говорил, что у него ноги не из того места растут, мальчонка внимательно присматривался и даже линейкой делал замеры, заглядывал в его взрослые учебники по анатомии, чтобы понять - в чем же разница и почему его ноги не такие, как у брата?
Когда он во время пения говорил, что младшенькому не просто медведь, а слон на ухо наступил, Блейн в слезах кидался к зеркалу и с паническим ужасом изучал свои уши на предмет раздавленности и вообще их наличия.
Когда Купер говорил, что его братец всего лишь неоперившийся птенец, Блейн усердно искал информацию в книжках - когда же у него начнут пробиваться перья? И если они есть у Купа, то где он их прячет, какого они цвета и насколько мягкие? Расчесывает он их и тяжело ли их нести после душа?
Тысяча и один вопрос. А сводились они все к одному - между братьями медленно, но верно, росла пропасть непонимания, и если малыш пытался выстроить мост через неё - конструктора LEGO для этого было слишком мало, нужна была помощь старшего с более крепким и крупным материалом. Но он занимался больше собой и своим развитием, в перерывах ставя перед Блейном снова и снова такие вопросы, на которые ему не суждено было найти ответы. Видимо тогда всё это и началось.
Шестилетнему Андерсену предстояло отрепетировать выступление перед утренником в первом классе, на котором, по мнению Купера, младшенький должен был просто блистать и не в коем случае не ударить в грязь лицом. В его возрасте, как рассказывал старший, он уже был звездой всей школы, за ним табунами ходили девочки с пышными бантами и не менее объёмными юбками и просили автограф. У мальчика шести лет, ага. Но это же Купер! Потому, тем самым вдохновляя и мотивируя братишку, Андерсон старший сидел поодаль на диване, внимательно наблюдая за тем, как у брюнета в бабочке едва только ноги не заплетаются между собой, а руки летят во все стороны, уподобляясь тонущей цапле или мельнице перед сносом с фундамента.
И ко всему прочему, кажется, Блейн действительно слишком разошёлся, теперь ко всему прочему, зацепившись ногой за край ковра, подвернув её довольно серьёзно и полетев вперёд, лицом и ручонками налетая на дорогую статуэтку, которую старшему брату вручили за выступление на школьном фестивале. Она была из стекла и, несомненно, разбилась в дребезги, порезав ко всему прочему Блейни ладошки. Благо, он выставил их вперёд, а не рухнул на стёкла прямо-таки лицом. Со слезами на глазах мальчуган обернулся на брата, ожидая не просто шквал, а ураган ругани, критики и всех тех плохих слов, которые нередко загоняли парнишку в угол похлеще отцовского ремня или материнского шантажа. Андерсон скуксил нос картошкой и нахмурил пышные брови, опуская голову так низко, как только мог и собирался уже попытаться как-то собрать фигурку награды, перед этим приподнявшись - но ничего не вышло, он, кажется, серьёзно вывихнул ногу, а потому громко вскрикнув, упал обратно рядом с осколками, пытаясь их собрать. - Куп, прости, братишка...Прости меня... - неуверенно залепетал Блейн, шмыгая носом и едва сдерживая наворачивающиеся на покрасневшие глаза градины слёз.

Какие бы разлады у Купера и Блейна не были, и пусть мальчишка никогда не признавал этого вслух, так как скорее всего получил бы по шее от брата за излишнюю "сопливость", но он действительно любил старшего. Искренне, всей своей невинной детской душой, быть может даже больше, чем родителей. Ведь каким бы вредным и порой грубым не был бы Куп, он в любом случае проводил с малышом времени больше, чем кто-либо другой из их родни, а потому был едва только не тем, на ком у кареглазого весь свет клином сходился. Он старался брать с Андерсона старшего пример во всём, буквально подражал ему, как мог, потому что считал своего брата действительно чрезвычайно талантливым и выдающимся в своём возрасте. Старший был для него идолом и идеальным кумиром. Блейн мечтал когда-нибудь стать таким же, как Купер, быть с ним наравне и сделать так, чтобы он действительно гордился своим младшим братцем. Видел в нём не только обузу и бестолкового неряшливого идиота, от которого нельзя добиться каких-то толковых результатов, а то произведение искусства, которое наконец вышло именно таким, каким и должно быть. Не очередным испорченным холстом, который можно разве что сжечь, не испорченным куском глины, который даже при особенных стараниях не сделать изящной фигуркой или декором посуды, не запоротым текстом стихотворения, песни или прозы, а чем-то идеальным, на что не зря потрачено время и силы, чем можно было бы не просто довольствоваться, скрипя зубами, а действительно гордиться.
И сейчас, понимая, что он натворил, Андерсон младший не знал, куда себя деть и что с собой сделать. Мало того, что он вновь разочаровал и разозлил своего старшего брата, так ещё и разбил эту несчастную статуэтку, что периодически братец с таким старанием и бережностью протирал и полировал, как будто это и не награда за какое-то небольшое выступление, а настоящая олимпийская медаль или орден за участие в войне. Для него, быть может, она имела именно такое значение, а для маленького Андерсона - тем более, ведь он буквально боготворил брата, и то, что было важно для него - для Блейна было дороже в тысячи раз сильнее. Ему казалось, что сейчас он разбил не просто статуэтку, а настоящий маленький мир, который жил в этой статуэтке. Сейчас ему представлялась целая планета маленьких человечков, что имели свои дома, своих детишек, своих домашних зверьков. Свои мечты и надежды. А сейчас - они утопали в каплях крови мальчишки, их дома были разрушены, а они сами плакали и звали родных. Именно настолько брюнету было стыдно и обидно перед братом, именно настолько он чувствовал себя виноватым и не знал, что придумать, чтобы хотя бы в сотой доле исправить случившееся. Слишком восприимчивым он был всегда, потому нет ничего удивительно, что так переживал сейчас.
-Купер, я правда не хотел... И я, я обещаю, что я заработаю такую же статуэтку или даже лучше и отдам её тебе. Правда, правда, Куп! - в наивных медовых заплаканных глазах появился луч надежды и радости, он ведь был уверен в том, что рано или поздно он добьётся желаемого и справится, он покажет брату, что может быть значительно более полезным и толковым, чем сейчас говорил в сердцах старший Андерсон, втаптывая самооценку мальчонки в грязь, что была в этих осколках с мелкими каплями крови.
Чтобы как-то успокоить Купера и убедить его в том, что он не такой слабак и размазня, каким может сейчас казаться, Блейн попытался встать снова, но левая нога вновь предавала его, заставляя рухнуть обратно, закусывая от боли губу и тихо заскулив. - Что-то с ногой... Не могу встать, Куп... - виновато пробормотал мальчонка в бабочке, хватаясь за то место ладонями, где болело больше всего, забыв о том, что и в ладошках ведь тоже было несколько осколков. Болезненно пискнув, он отдёрнул руки и начал как-то, как мог, вытаскивать наиболее заметные осколки из ладошек, складывая их с совсем рассеянным видом на бумажку, которую держал в руках Андерсон старший. То, что ему сейчас было стыдно и, откровенно говоря, хотелось провалиться сквозь землю - это мягко сказано.

Тут хорошо можно было изучить противоположность братьев, их дополнение друг друга и идеальную "форму", как двух половинок одного целого, как бы со стороны кто-то не утверждал, что в семье Андерсонов единственное, что удерживает постоянство и единство - это скандалы, во время которых они особенно искренны и натуральны, без масок и ролей. Если старший брат рядом с младшим чувствовал себя неудачником, то Блейн наоборот становился более бодрым и задорным рядом со своим братцем, в нём будто включалось второе или даже десятое дыхание, он был готов тренироваться и работать над собой снова и снова, до скончания веков, до полного изнеможения, пока носом не падаешь в мягкую поверхность дивана, мгновенно отключаясь на десять часов к ряду. И суть здесь вовсе не в том, что малыш был своеобразным "энергетическим вампиром", вовсе нет. Во всяком случае - брюнет очень надеялся на то, что в самом деле не высасывает из старшего брата все его силы и энтузиазм, преображаясь в то же время сам, потому как совершенно не хотел ему как-либо вредить и мешать. Купер просто вдохновлял младшенького, одним своим видом, своим присутствием, своим суровым и строгим, как всегда неодобрительным взглядом, что напротив всё больше подбадривал и заставлял стараться ещё больше, вдвое больше, втрое, лишь бы добиться хотя бы пятидесяти процентов того, чего ждёт от него вечно недовольный и угрюмый братишка.
- Я не хочу ломать голову, Купер, - как-то возмущённо залепетал Блейн, вовсе не понимая, для чего ему ломать голову, чтобы что-то изменить. Он ведь снова понимал всё буквально, и в его тёмной голове не укладывалось, как пробитая черепушка может помочь ему в том, чтобы не быть "как все". Тем более, если посмотреть на тех ребят, что частенько гуляли мимо их весьма большого и красивого особняка, парнишка точно знал, что нет никого такого же, как он, а значит и сам Блейни никому не подражал и это всего лишь очередной упрёк со стороны высокой колокольни Андерсона старшего. Про рождение идей ему и вовсе было сложно представить и понять, ведь кареглазый в самом деле пытался вообразить себе маленького карапузика в подгузниках, как тот, что был у кузины на руках в прошлое рождество, у которого либо на лбу, либо на надутом животике написано "идея" и он являлся её отождествлением. И как этот малыш мог отображать идею жить как все? Кажется, голова под шапкой коротких смоляных волос сейчас закипит, и, слава богу, Купер вовремя отвлёк задумавшегося мальчонку от столь странных и относительно ненормальных мыслей. Правда вот способ был вовсе не самым удачным, потому что по особняку четы Андерсонов начал разноситься "благой мат", крики и визг, будто старший брат в самом деле бил своего подопечного, на что даже начала сбегаться прислуга в виде няньки и горничной. Конечно же Блейн не знал ещё никаких ругательств, и он лишь громко и отчётливо оповещал о том, что ему крайне больно наступать на ногу, но, кажется, шатена это не на миг не останавливало, наплевав на любой, вовсе не музыкальный аккомпанемент их путешествия до ванной, когда перед ним стояла цель, известная лишь ему самому.
- Больно, Купер, больно наступать! - надрывался Блейн, жмуря глаза цвета некрепко заваренного чая, едва сдерживая град слёз, чтобы не казаться в глазах старшего жалким и несчастным щенком, коим, в общем-то, сейчас он и являлся, но признаться себе в этом, само собой, не решится. Ощутив под собой наконец-то хоть какую-то опору и получив возможность не стоять на безумно ноющей ноге, брюнет облегчённо выдохнул, а бабочка на его шее задрожала, будто удерживала зажимающийся в глотке несчастный всхлип ребёнка. Он тихо попискивал, ощущая как из раздражённых стеклом ранок вырываются осколки под бережным и осторожным уходом брата, на которого юный исполнитель с тревогой посматривал, всем своим видом выражая одновременно и благодарность, и чувство вины, и желание провалиться сквозь землю от стыда после всего, что произошло. Срываясь на лёгкое шипение, когда Купер обрабатывал уже очищенные ранки перекисью, Блейн снова крепко жмурил глаза, чтобы не показывать всего своего волнения и откровенного желания сбежать отсюда, лишь бы не чувствовать эти переживания в голосе старшего брата и не ощущать на себе этот неповторимый взгляд, который не воспроизведёшь повторно при всём желании на сцене. Такой искренний, такой взволнованный, такой настоящий. Настоящий брат. Такого брата хотелось обнять крепко-крепко и прижать к себе, засыпав благодарностью с головой и горкой над макушкой, но когда руки крепко удерживались Андерсоном это было просто невозможно, да и сам младший боялся, что кровь может снова пойти и он испачкает одежду на брате.
- Я слишком увлёкся и старался тебе угодить, - попытался вроде как оправдаться брюнет, хотя голос его больше походил на оглашение приговора суда для самого же себя. Он знал, что он виноват и не знал, как ему искупить вину перед Купером хотя бы в какой-то части. Ведь сейчас они даже продолжить тренироваться не смогут, коли Блейн даже наступить на левую ногу не может.

Franz Ferdinand – Ulysses
Мельком глядя в глаза брата, Блейн пусть постепенно, но всё же понимал, что делал что-то не так. Всю дорогу, всегда и во всём. И вовсе не потому, что его брат постоянно критиковал едва только не каждый шаг, взгляд, вздох своего младшенького, а именно потому, что внутри что-то пробуждалось в своеобразном протесте. Внутренний голос бился в стенки мозга мальчугана, как обезумевший, потому что тихий шёпот тот воспринимать не хотел, ровный голос игнорировал, а крики были равноценны просто пустому шуму. Но когда начинались уже едва только не удары в прямом смысле слова, мальчонка всё же среагировал, будто подняв голову, из-под плотной толщи воды, на поверхность, вспомнив о том, что что-то забыл. Вернее осознав, что он этого даже толком никогда не пробовал.
Не смотря на то, что брюнет никогда не был против помощи со стороны Купера, он её никогда и не просил. И, признаться, чувствовал себя крайне некомфортно, когда тот её оказывал. Но, ко всему прочему, отказываться и запрещать что-либо ему тоже было неловко по той простой причине, что Блейн считал, что таким вот образом старший брат реализует себя, свои чувства и умения. И ежели он не позволит ему этого делать - их отношения значительно подпортятся, когда как они и без этого не самые радужные и добрые. И лишать братца возможности проявлять хотя бы в чём-то заботу и внимание, помимо критики и тренировок, ему даже было как-то стыдно. Но одно, когда это было ранее, в мелочах, а сейчас, с каждым месяцем у мальчонки просыпалось чувство того, что он не нуждается в таком беспрестанном присмотре и помощи. Что пора бы ему уже и позволить делать хоть что-то самостоятельно, ведь ежели Купер так и будет мучить его в репетициях, но не даст как следует заняться этим без присмотра и руководства - то у него ничего не получится. А если получится - то лишь одно. Копия брата. А это не тот результат, который обязан преследовать Андерсон.
Чтобы преуспеть и быть действительно лучшим, быть более успешным, подняться в глазах не только старшего брата, но и отца, нужно было взять направление на другой путь. На другой метод не просто тренировок, выступлений, а в принципе жизни в целом и отношения ко всему. Он должен был делать всё иначе. Абсолютно всё не как брат. Потому что, если он пойдёт по протоптанной дорожке - он сможет её лишь углубить, сделать более заметной и простой для передвижения, но он не сможет открыть ничего нового, не запишет своё имя в истории, как Колумб. И только направляясь в Африку и случайно завернув не туда, потому что так сердцу захотелось, можно открыть Америку. Страну открытий как таковую. Страну людей самостоятельных, амбициозных, конкуретноспособных именно по той причине, что они все оригинальны, неповторимы и всегда идут по жизни исключительно своим, невообразимым для других, путём.
Хотя, конечно же, Блейн ловил себя на мысли о том, что он всё равно в какой-то степени повторяет за шатеном, ведь наверняка когда-то давно Купер пришёл к такому же выводу и решил жить не так, как отец. Однако, если посмотреть со стороны, на взгляд младшего братца всё же у Купа и отца было куда больше общего, чем с Андерсоном младшим. Тем не менее, мысль о том, что становиться нигилистом, отрицать всё, что делает брат и делать по своему, пришло время прямо сейчас, буквально зудела и в голове, и в пятой точке мальчишки в бабочке, как назойливая муха или пчела, надоедая и доставая до белого накаливания терпения. - Спасибо, но отпусти меня, Купер, - слёзы высохли на покрасневших щеках, а их кожа будто натянулась и напряглась от влаги и соли, а небольшие кулаки начали стучать по широкой спине брата, чтобы тот его отпустил, хотя, в общем-то, возле машины и так пришлось, ибо туда уже Блейн забирался самостоятельно, в любом случае им сейчас ехать до больницы некоторое время и дополнительная помощь тут уж точно не потребуется.
- Ты и так много сделал. Я справлюсь, - недовольно буркнул парнишка, устраиваясь на заднем сидении и пристёгивая на себе ремень безопасности, не дав этого сделать Куперу и даже показав ему язык, мол, не успел-не успел, я первый. Сложив руки на груди крестом, Блейн демонстративно отвернулся от братца, всем своим видом показывая, что не нуждается в его жалости и поддержке в таких мелочах. Теперь он самостоятельный. Конечно это всё звучало очень громко и уже завтра он повиснет на старшем Андерсоне с тем, чтобы тот открыл ему банку с огурцами, крышку которой маленьким ладоням просто не захватить, но брюнет упорно пытался втесать в свою голову эту мысль - стать лучше, чем брат он сможет только в том случае, если не будет ему подражать. Ни в чём.
Показалась уже больница и, отстегнувшись, когда машина остановилась, выбрался из неё сам, шаркая и охая, но весьма упрямо направляясь за братом, который шёл значительно быстрее перед ним. Ну, ещё бы, у него нога ранена не была и он мог идти быстрее, но Блейн при всём желании всё равно не позволит ему помогать и в момент того, как Купер вновь оборачивался на него, недовольно фыркал в ответ и гордо поднимал свой нос-картошкой, показывая, что такой вот он сильный и может справиться без подачек своего братца, который считает его беспомощным и бесполезным. Он ему ещё докажет, насколько Андерсон старший ошибался.
-Кто из нас ещё будет беспомощным в скором времени, братец. Я ещё покажу, что я не настолько слабый, как ты меня считаешь. Мне правда не нравится, что ты только и делаешь, что шпыняешь меня и таскаешь вот так, считая, что я не справлюсь. Да ты мне даже попыток не даёшь!